ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

 

Джекки

 

Я решила, что никто не узнает о том, что случилось между мной и Кирком перед свадебной церемонией. Органист уже играл свадебный марш, и Дженнифер, стоявшая по ту сторону двери, громким шепотом торопила меня к выходу, но я не двигалась. Я сидела в своем подвенечном платье, вздымающимся вокруг меня, и слушала слезливую историю Кирка.

          Слезы были его, не мои. Не знаю, чего он ожидал от меня. Наверное, думал, что я, прощая его, смахну мужественные слезы поцелуем и скажу, что все еще люблю его, а потом спущусь в проход и продолжу свадебную церемонию.

          Как его жена, я была бы юридически ответственна за половину того, что он задолжал.

          Нет, спасибо. Он потерял все мои сбережения, то крошечное наследство, что оставил мне отец, и теперь все, что я имела, были только одежда, камера и книги отца, и все это его ни капельки не задело. Кирк держал мои руки в своих и слезно говорил, что вернет все и сделает это для меня. Он поклялся в этом. На могиле своей матери. Он поклялся своей глубокой любовью ко мне, что вернет мне все.

          Не понятная вещь – любовь. Когда вы слышите крики о помощи того, кого любите, ваше сердце тает. Но когда не любите, вы смотрите на этого человека и думаете: «Почему он говорит мне все это?»

          Именно так я сейчас и думала и при этом ничего не чувствовала. Ничего, кроме гнева. Гнев мой был оттого, что он во всем обвинил меня, так же, как он обманул президента местного банка (своего кузена):

- Я это сделал ради тебя, - говорил он мне. – Для нас.

          Интересно, когда он планировал все рассказать мне? До тех пор, пока не стала его женой? Если бы я случайно не узнала о своем пустом счете в банке, как бы я тогда прореагировала?

          А сейчас что я могу сделать? Предъявить иск? О, это хорошая идея. Отец Кирка был судьей. Тогда бы я получила тестя в суде, в случае, если бы вышла замуж.

          Нет, я знала, что все, что могу сделать, это бежать от него и от его родственников с такой скоростью, на какую была способна. Вчера мать Дженнифер со смехом сказала мне, что вакансия у Форда Ньюкомба еще открыта и что он уезжает в Коул-Крик в понедельник утром, так что я еще могу поехать с ним. На тот момент я лишь улыбнулась и покачала головой. Сейчас же, наблюдая за Кирком и за его слезными извинениями, я решила устроиться на работу.

          Незаметно выйдя из небольшой комнатки, которая предназначалась для подготовки невесты к выходу к алтарю, я схватила один из тех высоких стальных разбрызгивателей с лужайки и втиснула это сооружение через ручки двери, чтобы дать себе время убежать до того, как Кирк бросится за мной вдогонку.

          К тому времени, когда я достигла дома Ньюкомба (домик выглядел обычным и непримечательным; даже местных жителей он привел в недоумение: «Он что, притворяется, что беден? Или хочет показать, что такой же, как мы?»), я от души ненавидела свое белое пышное платье и прическу, которую сделали мне Эшли и Отэм.

Как только Ньюкомб увидел меня, я почувствовала, что его так и распирает задать мне тысячу вопросов, но я не стала ничего объяснять. Мне не хотелось сближаться с ним. Мне нужны только деловые отношения. И очень хорошо, что он не был красив, потому что я была низкого мнения о сексуально привлекательных мужчинах, – Лорена Боббит[1] была моим личным героем.

Покинув Ньюкомба, я вернулась в свой маленький дом, на который мой папа когда-то оформил ренту у отца Кирка, еще до нашего знакомства с ним. Я поскорее избавилась от ненавистного платья, переодевшись в джинсы и футболку, и стала собирать вещи. Кроме скудного гардероба, мне пришлось еще упаковывать свою драгоценную камеру. Я была уверена, что у меня не так много времени, так как мои подруги знали, где меня искать, и догадывалась, что они придут с минуты на минуту и будут уговаривать, чтобы я была «благосклонна» к Кирку и поговорила с ним.

Сначала бы они стали говорить, что все мужчины – «слизняки», а потом, плавно, как холодный шоколадный сироп, который медленно спускается по горлышку бутылки, стали бы охать и ахать, «как жаль, что все произошло на самой свадьбе». Я представила, как Хизер, у которой были все книги мисс Маннерс[2], начнет говорить о разочарованных гостях, о том, что я должна послать им письма с извинениями и как я должна поступить с подарками после несостоявшейся свадьбы. Я была уверена, что взорвусь, если услышу хотя бы одно слово о подарках, и что получу укоризненные взгляды от всех своих подруг. Отэм, конечно, закричит, что, мол, мама Джекки должна была бы все быстро уладить и держать под контролем.

Я знала, что никто из подруг не будет слушать меня, о беззаконии Кирка, не говоря уже о том, что он сделал лично со мной…

- Конечно, - сказала бы Эшли, - все мужики отвратительны. Мы отлично это знаем.

Но она бы не стала обвинять Кирка.

Поэтому я торопилась. Я не хотела никого из них видеть. Я забрала фотопленки из холодильника, написала записку Дженнифер, где попросила забрать коробки с книгами отца и другие мои личные вещи, чтобы позже она выслала их мне по новому адресу. Ниже добавила парочку «ласковых слов» обо всем происшедшем, и от этого мне стало легче.

Я поместила все сумки на заднее сидение старого автомобиля, прикрепила записку к двери и уехала. И стоило мне повернуть за угол дома, как я увидела автомобиль бывшего жениха, направляющийся к моему дому, и клянусь, рядом с Кирком сидели мои подруги!!!

После этого под вымышленным именем я сняла номер в мотеле и провела там ночь.

Ровно в восемь утра я была рядом с домом Форда Ньюкомба, готовая к путешествию. За день до моей свадьбы я была слишком занята, чтобы как следует удивиться тому, что он планировал ехать именно в Коул-Крик – в город истории о дьяволе. В любое другое время я бы задала массу вопросов, особенно после того, как узнала о его покупке дома именно в этом городе.

Когда я села на пассажирское место ужасно дорогого автомобиля Форда Ньюкомба «BMW—700», он спросил лишь, все ли у меня хорошо.

- Конечно. Почему должно быть по-другому? – ответила я.

Он взглянул на мой старенький автомобиль, припаркованный на улице, и хотел что-то сказать, но промолчал. Я не написала в записке Дженнифер, где оставила машину, так как она бы тут же примчалась сюда утром и попыталась убедить меня, что я не права. Мать Дженнифер ничего не сказала моим подругам о планах Ньюкомба, за что я была ей благодарна.

Я молчала, пока Ньюкомб не выехал на шоссе. Мне очень хотелось забыть вчерашний день.

- Вы так заинтересовались историей о дьяволе, что купили домик в Коул-Крик?

Он не отвел взгляда от дороги, когда отвечал на вопрос, и мне это понравилось. Он устроился на этом темно-синем кожаном сиденье, будто его задница росла из него, а его правая рука обхватила руль так уверенно, словно он рос, используя руль в качестве детского зубного кольца.

Конечно же, я читала его романы, где его дяди – главные герои – нонконформисты[3], предпочитали огромные машины, созданные для разрушения. Я представила, как в детстве Ньюкомб скрывался за деревом, чтобы почитать Бальзака. Или как гладил собственную одежду. Он сильно раздул эту историю с одеждой. Ну и дела. Возможно, с моими историями и я смогла бы написать бестселлер. Когда мне было восемь лет, я тоже гладила свою одежду. В любом случае, если бы меня спросили, я бы ответила, основываясь на его книгах, что Форд Ньюкомб не отличит рычаг переключения передач от стеклоочистителя.

- Да, я купил там дом, - ответил Ньюкомб и замолчал.

Я собиралась сказать ему, что наша поездка будет очень длинной и не хотелось бы ехать в полной тишине, но промолчала, только откинула голову назад и закрыла глаза.

И проснулась, когда он остановился на заправке. Я вышла, чтобы вставить заправочный шланг в бензобак – в конце концов, я была его помощником – но он уже стоял напротив бака со шлангом в руке прежде, чем я успела это сделать.

- Купите нам какой-нибудь еды и питья, – сказал он, наблюдая за цифрами на резервуаре.

Вот подтверждение словам его прежних секретарш, что он был сварлив и необщителен. Независимо оттого, сколько бы работы они ни сделали, как бы ни старались, ничто его не устраивало.

- У меня есть личная жизнь, Джекки, - рассказывала мне как-то раз его бывшая секретарша. – Он хотел, чтобы я осталась на всю ночь и напечатала все, что он написал своим крошечным почерком. И он закричал на меня, как только услышал, что я хочу взять его рукописи домой и там поработать. – И, сморкаясь в старый платок, она спросила: – Вот что я сделала не так, Джекки?

Я не хотела отвечать. Я хотела быть «благосклонной», но для этого должна была сделать вид идиотки:

- Ты хотела забрать бумаги домой, - вместо этого услышала я свой шепот. – Не принести, а забрать.

Женщина резко вскрикнула, и я увидела, что все сидящие в кафе, нахмурившись, смотрели на меня. Помоги мне небеса, они все думали, что именно я была причиной этого крика.

- Мужчины! – сказала я громко.

Все отвернулись, в понимании кивая головой.

Я вошла в мини-маркет, находящийся рядом с бензоколонкой, и осмотрелась вокруг. Я понятия не имела, какую еду он предпочитает. Глядя на него, я бы предположила, что он ест жареные полуфабрикаты и пьет всякую дрянь – слово «диета» не было на их упаковках.

Я купила три пакета низкокачественных хрустящих жареных чипсов и две колы, напичканные сахаром и кофеином. Что же касается меня, то купила для себя бутылку минеральной воды и два банана.

Он зашел в мини-маркет, чтобы расплатиться. Я выложила пакеты на прилавок. Он быстро взглянул на все покупки и ничего не произнес, из чего я сделала вывод, что сделала все правильно. Добавив леденцы к лежащей на прилавке еде, он расплатился.

Когда я спросила, не хочет ли он, чтобы машину повела я, мне показалось, что он хотел ответить «нет», но все-таки сказал:

- Почему нет?

У меня возникла мысль, что он хочет увидеть, как я вожу, и по тому, как он наблюдал за мной первые тридцать минут, поняла, что была права. Но я догадалась, что он признал мое вождение пригодным, поскольку в конце концов расслабился и стал открывать свои сумки и бутылки.

- Расскажите мне все, что вы знаете об этой истории с дьяволом, - попросил он. - Все, что помните.

- Со звуковыми эффектами или без них?

- Без них, – ответил он, - совершенно определенно, без них. Только факты.

Итак, я снова рассказывала свою историю дьявола, но на сей раз я рассказывала ее не для драмы. Но правда состояла в том, что я не знала, что было на самом деле, а что нет. Травма от истории, рассказанной моей матерью, настолько изменила мою жизнь, что я уже не понимала, где начинается одно и кончается другое.

Поначалу мне было неловко говорить, так как меня никогда не просили рассказывать только факты. Все хотели слышать такой рассказ, чтобы покалывало спину от напряжения. Я начала с того момента, когда, будучи маленьким ребенком, услышала от мамы историю из Библии, в которой она упомянула о дьяволе. Я тогда спросила маму, существует ли дьявол на самом деле. И она сказала, что дьявол жил в небольшом городишке Коул-Крик. Этот ответ очень заинтересовал меня, и я стала задавать другие вопросы. Я хотела знать, как он выглядит, на что получила ответ: «Он чрезвычайно красив. До тех пор, пока он не побагровеет и не задымиться». Я задавала все больше и больше вопросов: «Как это происходило? Каким цветом был дым? Кто видел все это?» Мама терпеливо отвечала: «Дым был серым. В том городе, в Коул-Крик, жила женщина, которая очень любила дьявола. И все знают, что тот, кто любит дьявола, в итоге должен умереть».

Я повернулась к Ньюкомбу и глубоко вздохнула. Прежде, рассказывая эту историю, я играла с ней, чтобы напугать людей. Когда-то в летнем лагере я выиграла черную ленту за лучший рассказ ужасов. Но Ньюкомбу я решила сказать правду:

- Они убили ее. На самом деле, несколько человек видели, как эта женщина разговаривала с дьяволом, и когда она начала пятиться от них, то споткнулась и упала. И они не позволили ей встать.

Это была всего лишь история, но я четко представила себе все это.

- Они завалили ее камнями, пока она не задохнулась и не умерла.

- И именно ваша мать рассказала вам все детали произошедшего?

Я быстро взглянула на него.

- Это не хуже, чем сказка «Гензель и Грета», - защищаясь, сказала я. Затем, успокоившись, произнесла: – На самом деле, я думаю, что в основе взята история, рассказанная мамой, а потом уже я приукрасила ее какими-то деталями из телешоу или из книг, когда-то мною прочитанных. Я уже говорила вам, что не помню сам рассказ мамы.

Ньюкомб как-то странно посмотрел на меня, я решила сразу пресечь это на корню.

- Не смотрите на меня так. Я не участвовала ни в каком шабаше – и моя мать тоже. Но так случилось, что в ту ночь, когда я рассказала отцу об этой истории, родители расстались… Они ужасно спорили о чем-то, позже отец обернул меня в одеяло, посадил в автомобиль и увез. С тех пор я маму больше не видела. Думаю, ее рассказ – запрещенная история, которая была слишком страшной для маленького ребенка, – стал последней каплей, вынудив отца уйти. И думаю, травма от расставания сделала эту историю занозой в моей памяти. Теперь, правда, я вспоминаю маму лишь тогда, когда вспоминаю историю дьявола.

За эти годы я научилась сохранять спокойствие, говоря о родителях, но теперь отец мертв, и я направляюсь к городу моего детства. Неприукрашенный рассказ о том, что я помнила о маме, казалось, заставил воспоминания возвратиться ко мне. И, наверно, потому что Ньюкомб был таким хорошим слушателем, я рассказала ему то, о чем никогда никому не говорила. Когда он успокоил меня, я продолжила свои воспоминания о том, как родители постоянно спорили и делали это тихим шепотом, чтобы я не услышала. Несколько дней спустя после того, как мама рассказала историю дьявола, мы с папой гуляли и я спросила его, где леди увидела дьявола. Он переспросил, что я имею в виду. После того, как я повторила ту историю, он взял меня на руки, принес домой, посадил в мою спальню и закрыл дверь. Но даже повзрослев, я все еще помнила их ссору той ночью. Мама кричала и повторяла, что все они, так или иначе умрут, так какое это имеет значение? «И она должна знать правду». Я помнила это предложение очень отчетливо.

Я остановилась, чтобы перевести дыхание и немного успокоиться, и посмотрела на Ньюкомба. Он хмурился, видимо, пытался представить себе то, что услышал. Я не видела необходимости рассказывать еще и о том, что отец переезжал с места на место все эти годы. Иногда он получал письмо или это был телефонный звонок, его лицо при этом белело, и я знала, что в течение двух суток мы снова будем в дороге. За эти годы из-за перемещений отца я потеряла кучу друзей и домов, о которых заботилась.

Я смотрела вперед на дорогу, и, поскольку, мой ум был полон мыслей и воспоминаний, я начала бояться, что Ньюкомб попытается заставить меня открыть больше, чем я могу: то, что для меня было страшным итогом. В конце концов, он написал книги о собственной жизни, так что теперь, возможно, захочет разложить и меня на куски. Но он этого не сделал. Вместо этого он усмехнулся и сказал:

- Хорошо, теперь расскажите мне историю с трагедиями и фейерверками.

Неделю назад я была смущена, когда узнала, что он слушал мой рассказ, но теперь я была расслаблена и поэтому позволила себе рассказать ее заново. Я забыла о действительности и причастности моих родителей и рассказала ему историю дьявола самым вызывающе возможным способом.

У меня никогда не было более внимательного слушателя. Когда я перевела взгляд от дороги, чтобы посмотреть, скучно ли ему, у него был наивный взгляд трехлетнего ребенка, сидящего у ног рассказчика. Моя история длилась почти сорок пять минут, и когда я закончила, некоторое время стояла тишина. Ньюкомб, казалось, думал о моем рассказе. Наконец он сказал:

- Истории о дьяволах очень редки. Я прочитал массу историй о ведьмах и призраках, но никогда не слышал истории о человеке, который любил дьявола. Не только видел, но и любил. И прессование…

Он пояснил, что сверху на обвиняемого клали огромные камни, что было старой формой наказания, и называлась оно «прессование».

Потом он рассеял мои сомнения, рассказав о том, что сделал для того, чтобы узнать все об этой истории дьявола. Рассказал мне о библиотекарше, по которой виселица плачет. И это мне говорит он – Форд Ньюкомб. Мой рот открылся и после этого не закрывался. Должна сказать, я была впечатлена его рассказом о том, как он покупал дом по телефону.

Разве это не мечта человека, зарабатывающего минимальный размер оплаты труда в США, быть в состоянии купить дом за миллион долларов так, как сделал это он? Я никогда не жила в принадлежащем мне доме. Мой отец и я платили одну арендную плату за другой, находили одну работу за другой. Чем только отец ни занимался: управлял кегельбаном, продавал шины, был ночным менеджером в бакалее продовольственных товаров. Только когда мне исполнилось девять лет, я поняла, почему он так часто менял место жительства: он не хотел быть найденным.

Наверно, хорошо живется тем, у кого есть наглость и деньги, как у Форда Ньюкомба.

- Вы купили дом вместе с его содержимым? – спросила я.

- На следующем перекрестке поворот на юг, – сказал он, опустошив половину бутылки колы. – Да, и ваша работа состоит в том, чтобы убирать все барахло в доме.

Я догадывалась, что он проверяет меня, поэтому лишь улыбнулась:

- С радостью.

- Если ваш муж…

Он умолк, и я поняла, что ему было интересно знать, успела ли я выйти замуж до отъезда или нет.

- Я все еще мисс Максвелл. – сказала я. – Вы хотите рассказать мне о льготах, заработной плате и о времени работы?

Я не поняла, что в моих словах оказалось такого, что рассердило его. Он даже немного покраснел.

- Должностную инструкцию, - проворчал он, как если бы я сказала что-то мерзкое.

Я уже достаточно вынесла от мужчин за последние несколько дней, так что мне было абсолютно все равно, если он бросит меня с сумками на обочине. По опыту знаю, работники нужны всегда.

- Да, - агрессивно произнесла я, поворачивая на юг. – Должностную инструкцию.

Поскольку он смотрел в окно, я только лишь на мгновение увидела отражение в ветровом стекле, и, черт возьми, он слегка улыбался. Возможно, он привык, что все лебезят, льстят ему, такому большому и успешному, поэтому ему нравилось, когда кто-то не преклонялся перед ним…

Наконец он произнес:

- Не знаю. Я не написал ни одной книги с тех пор… – он сделал паузу и, глубоко вздохнув, продолжил, – в течение долгого времени. Поэтому не могу сказать, что мне нужно от помощника.

- Многие женщины согласились бы с вами… – произнесла я, взглянув на него и в ужасе осознав, что сейчас сказала.

Но к моему облегчению, я увидела смешинки в его глазах, и мы рассмеялись.

- Я не монстр. Вы, вероятно, слышали, что я…

И он рассказал, что большинство женщин, работающих на него, были замужем, со своими странностями и совсем не умели печатать на машинке.

Было беспечно и легкомысленно думать, что его будут преследовать, так как он был богатым и холостым, но я слишком хорошо помнила своего отца в той же ситуации. Не богатый, но одинокий. И вполне возможно, некоторые женщины, уволенные Ньюкомбом, и заслуживали этого. Возможно…

Некоторое время он молча жевал, и тогда я спросила:

- Вы расскажете мне о моих обязанностях? – он снова рассмеялся. – И где я буду жить?

Оказалось, я человек, мыслящий стереотипно, и говорю, «как такой человек». Он не думал, где его помощник будет жить. А когда сказал: «полагаю, вы будете жить со мной»,- я так взглянула на него, что мой взгляд сказал ему, что я думаю об этой идее.

Он попытался заставить меня поволноваться, оглядев сверху донизу и, очевидно, находя недостаточно привлекательной.

- Вы не должны волноваться, - сказал он.

Уверена, он хотел подавить меня, но вместо этого я засмеялась. Он мог быть богатым и знаменитым, но я тоже была в форме.

Отвернувшись, он покачал головой, как если бы говорил, что никогда не встречал такую, как я. И сказал, что дом достаточно большой, чтобы вместить нас обоих, и мы могли бы сосуществовать и не стоять при этом друг у друга на пути.

- Я не домашняя, - предупредила я. – Я не умею готовить, не убираю и не стираю.

Я чуть не сказала, что не глажу рубашки, даже если их переехал трактор, но подумала, что это будет уже слишком.

Он пожал плечами.

- Если там будет пиццерия или закусочная, то все прекрасно. Не похоже, что аппетит у вас хороший.

- Ммммммммм… – Все, что я сказала на это, давая понять, что мое питание не его дело. По своему опыту знаю, если вы делитесь своими предпочтениями в еде с другим человеком, то становитесь для него немного ближе. Мужчинам кажется это прямой дорогой от еды к телу: «Я знаю, что ты хочешь меня».

- Так что же точно мы будем исследовать? – спросила я.

- Не знаю, - честно ответил он. – Никогда не делал этого прежде. Я провел два года, читая местные истории о призраках, пытаясь понять некоторые из них. И было трудно найти достоверные первоначальные источники, тем более что у меня не было помощника.

Я прикусила язык, услышав его последние жалобные слова.

- Так теперь вы хотите знать о прессинге. У вас уже есть какие-то мысли по этому поводу?

Он посмотрел на меня.

- Право, - сказала я. – Я для вас первоисточник. Но я действительно понятия не имею, когда это случилось и было ли на самом деле.

- Судя по реакции библиотекаря, это было.

- А может, она устала от людей, спрашивающих об этом. Может, это похоже на Амитивиль[4] и жители городка сыты по горло людьми, спрашивающими о том доме. Или, может, она боится, что ее милый маленький горный городишко наводнится людьми со свастикой на лбу, ищущими дьявола.

- Ммммммм, - повторил он мой же ответ, прозвучавший двумя минутами ранее. Кожаное кресло под ним захрустело, и его длинные ноги, казалось, скрылись в двигателе. Он откинул голову на спинку сиденья и произнес, закрывая глаза: – Когда бензобак окажется на четверть пустым, остановитесь, я сяду за руль.

Я долгое время ехала в тишине и наслаждалась ею. Я думала и о Кирке, и о его поступке. В такие моменты мне хотелось разрушить тишину и спросить у Ньюкомба, как быстро я смогу восстановить те деньги, что Кирк украл у меня. Но главным образом я думала, как исследовать историю, которую никто не хотел рассказывать.

Проезжая по широкой автомагистрали, протянувшейся между штатами, я попыталась вспомнить все, что мне рассказывала мама о «прессинге». Многое из моего детства оставалось пятном, но, сконцентрировавшись, я вспомнила два момента, которые изменили все. То, что мать отошла от чтения сказки на ночь и рассказала мне о той истории, где человек, любивший дьявола, должен был умереть, и то, что, узнав об этом, отец тут же увез меня.

За эти годы я часто задавала себе вопрос, как бы дальше пошла наша жизнь, если бы отец не узнал, что я знаю об этой истории. Теперь, повзрослев, я поняла, что ни мой длинный язык, ни сама история с дьяволом – ничто не спасло бы брак моих родителей. Правда заключалась в том, что они не любили друг друга.

Посмотрев на спидометр, я притормозила, так как ехала слишком быстро.

Ньюкомб дремал, а я пыталась вспомнить ту ужасную ночь, когда отец увез меня. При его жизни я старалась не вспоминать о той ночи, так как знала, что была слишком зла на него за это. Но я знала, что мой гнев не принесет ничего хорошего ни мне, ни ему. Мы были самыми близкими людьми друг другу.

Той ночью он выключил свет в моей спальне и закрыл дверь, а не оставил ее, как обычно, полуоткрытой. Но все же я слышала все обвинения, брошенные родителями друг другу. Даже притом, что они говорили низким, чуть слышным шепотом, я слышала их так ясно, как будто сидела под кухонным столом.

Отец говорил, что она не должна была рассказывать мне эту историю. Внезапно я вспомнила все, что сказала тогда мать. Она не говорила, что мы все умрем когда-нибудь, как прежде я рассказала Ньюкомбу. Она спросила: «Как ты объяснишь ей мою смерть?».

Я взглянула на Ньюкомба, хотела ему все рассказать, но он спал. Сон смягчил его губы, лицо выглядело моложе. В свои пятьдесят он выглядел совсем неплохо.

Я перевела взгляд на дорогу и вспомнила, что эти слова матери так меня испугали, что я закрыла уши руками и стала громко жужжать. В конечном счете я уснула. Среди ночи меня разбудил отец. «Мы уезжаем, Джекки», - сказал он, вытащив меня из теплой постели, и взял на руки. Я задрожала, он схватил мое одеяло и обернул его вокруг меня. Через некоторое время мы оказались в автомобиле, в котором уже были собранные чемоданы. Отец предложил мне располагаться и готовиться ко сну. Я спросила о маме, на что получила ответ: «Она приедет позже».

Но я уже никогда не видела ее. Много позже отец сказал, что она умерла.

За эти годы я не вспоминала того отца, который похитил меня. Иногда я фантазировала, что мама все еще жива и что без меня она умирает от одиночества. Однажды я поделилась своими мыслями с отцом. Он ответил, что он увез меня, потому что мама была очень больна и не хотела, чтобы ее маленькая девочка видела, как она умирает. Сказал, что увез меня, потому что хочет, чтобы в моей памяти осталась смеющаяся женщина, горячо любившая меня. Чуть позже он сообщил, что мама умерла в автомобильной катастрофе, и уже эту версию я рассказывала всем, кто спрашивал меня о ней.

Мои воспоминания о матери были неопределенными и запутанными. Иногда я помню ее с длинными темными волосами, улыбающуюся и напевающую какой-нибудь мотив и заставляющую чувствовать меня счастливой рядом с собой. А иногда я помню ее с короткими вьющимися волосами и в плохом настроении.

Я как-то сказала отцу, что у меня дихотомия[5], на что он ответил, что я вспоминаю свою мать и ее сестру. Я мысленно подпрыгнула до потолка. У меня была тетя?!

А далее отец сказал, что моя тетя погибла в автомобильной аварии, когда я была еще очень маленькой. Даже тогда я хотела сделать язвительное замечание о том, что слишком уж много родственников погибает именно в автокатастрофах. Но, конечно же, я смолчала.

Как меня и проинструктировали, как только бензобак стал на четверть пустым, я подъехала к бензоколонке. Теперь уже я заполняла бак, в то время как Ньюкомб пошел за едой. Он вежливо спросил, чего бы я хотела, но у меня еще были не съедены бананы. Когда он подошел к машине, его руки были нагружены жиром и холестерином. Он прислонился к двери и стал наблюдать за мной.

Ладно, я стала более подвижна. Мне совсем не нравился его наблюдающий взгляд, прошедшейся от моих коленей до лодыжек, тем более тогда, когда он ел бутерброд. Его взгляд будто говорил мне: ну давай, расскажи мне о некачественной и неполезной еде.

После этого мы молча сели в машину. Совсем недавно мы вместе смеялись, и теперь мы вместе хотели узнать правду о той истории. И от этого мы были счастливы. По крайней мере, я была.

Приближаясь к Северной Каролине, мы увидели, как меняется пейзаж. Мы проезжали мимо пышных зеленых деревьев, покрывающих холмистую местность.

Наверно, он запомнил карту, так как за всю дорогу ни разу не спросил меня, как ехать. В конце концов мы съехали с главного шоссе и спустились по маленькой дороге, которая становилась все уже с каждым поворотом. Дома, располагающиеся вдалеке друг от друга, были построены с модными скошенными стеклянными дверьми и крыльцом слишком маленьким, чтобы, по традициям Северной Каролины, использовать его как веранду и жить там целое лето.

Красивые зеленые холмы и долины сочетались с сараями и зданиями так живописно, что мой правый указательный палец так и жаждал нажимать на кнопку затвора фотообъектива.

- Как тебе это? – спросил Ньюкомб, глядя на меня.

- Красиво, - сказала я. - Хотелось бы это снять, – и взмахнула рукой, чтобы показать, что хотела бы сфотографировать все, что нас окружало.

- Та большая черная сумка, наверно, оснащена всем необходимым?

- Да, - ответила я.

Но он не задавал больше вопросов. И это немного разочаровало меня. Я любила поговорить о моем увлечении, о фотографиях. Через некоторое время у меня появилось чувство «дежа вю».

- Мы приближаемся, потому что у меня такое чувство, что я видела эту местность прежде. Вот, –показала я. - Там мост. Думаю, что помню его.

Это оказался старый стальной мост с деревянным основанием, в котором были большие отверстия.

- Правильно, – сказал он. – Еще несколько миль, и мы будем в Коул-Крике.

- Вы способны помнить инструкции? – спросила я с сомнением.

Он улыбнулся комплименту и сказал.

- Да, Пэт говорила….

Он остановился и зажал рот руками.

Он мог не говорить мне, кто такая Пэт. Любой, кто читал его книги, прочитал сентиментальное «спасибо» в каждом его посвящении. Ее смерть была событием, которое освещалась на телевидении в новостных передачах. И я не забыла фотографий с ее похорон, где он был похож на человека, который не хотел жить.

– Остановитесь, - внезапно вскрикнула я. - Поверните налево прямо здесь.

- Это не… – начал он говорить, резко поворачивая, и мы сделали кривую и притормозили на двух колесах.

Мне понравилось, что он слушал меня вместо того, чтобы надеяться на свою память. Дорога, по которой мы ехали, была настолько узкой, что нависающие деревья царапали машину. Я должна была бы быть взволнована, что мы едем по такой дороге, но была спокойна.

Над нашими головами возвышались ветхие дома, построенные где-то в 1900 годах и после этого нереконструировавшиеся. Было весьма необычно видеть участок земли недалеко от дома, заполненный ржавеющими автомобилями, старыми рефрижераторами и стиральными машинами. На крыльце домов можно было увидеть разнообразный ассортимент из гальванизированных корыт и больших детских пластмассовых машин безвкусного цвета.

Деревья резко закончились, и перед нами распростерся город, похожий на запечатленный город в книге с фотографиями «Наше Забытое Наследие». Если это был Коул-Крик, а я была уверенна, что это был именно он, то в нем не было ничего современного. По каждой стороне улицы можно было увидеть старые ветхие здания.

В середине города располагался маленький квадрат земли, оказавшийся местным парком с большой белой эстрадой для оркестра. Здесь по субботам прогуливались жители и слушали местный квартет. Я увидела женщин, одетых в длинные юбки с широкими поясами и закрытые блузки.

– Ничего себе, – прошептала я. – Ничего себе.

Ньюкомб, казалось, был преисполнен благоговейного страха. Замедляя ход автомобиля, он внимательно смотрел на старые здания, так же, как и я.

- Думаете, это здание суда?

Напротив парка стояло большое кирпичное здание с двумя огромными колоннами.

- Здание суда Коул-Крика, - прочитала я на небольшом толстом латунном листе, прибитом около двери в здание. – Тысяча восемьсот шестьдесят шестой год. Прямо после войны, – объявила я.

Ньюкомб медленно вел машину. Мы катились вдоль стен здания суда и озирались по сторонам. Налево был переулок, а рядом с ним стоял симпатичный домик, построенный в викторианском стиле, с кривым подъездом. Действительно ли это был тот дом, что купил Ньюкомб?

Справа, через улицу от здания суда, находился свободный участок земли, на котором густо росли высокие деревья. А слева находился «маленький викторианец». Здание не было в хорошей форме, но у него был восхитительный маленький балкончик наверху.

- Тут, - сказал Ньюкомб и остановил машину.

«Ура!» - хотелось крикнуть мне. Я уже продумывала, как мне заполучить ту спальню наверху, с тем балкончиком. Уже было открыла свой рот, чтобы начать речь, как увидела, что Ньюкомб смотрит не на «маленького викторианца». Он проехал вперед достаточно далеко, чтобы увидеть, что находится на том месте, что я первоначально приняла за свободный участок.

Я проследила за его пристальным взглядом.

Деревья, растущие близко друг к другу, окружали около восьми тысяч квадратных метров земли таким образом, что участок казался изолированным. В центре возвышался величественный и благородный дом Королевы Анны, состоящий из балконов, подъездов и башенок. На первом этаже был подъезд, заворачивающийся приблизительно на три стороны – кто-нибудь, ударьте меня – сделанный из гнутой древесины и прикрепленный круглыми скобами. Второй этаж имел башенку с подъездом, изогнутыми перилами и резной шляпкой крыши с симпатичной небольшой погодной лопастью на верхушке.

Окна были грязными и немного скошенными. По крайней мере, на верху дома было четыре небольших, имеющих определенную высоту крыши, с крошечными подъездами и с большими французскими окнами.

Весь дом был когда-то разрисован яркими цветами, но со временем поблек и затерялся в серости, окруженный персиковыми деревьями.

Это был, без сомнения, самый красивый дом, который я когда-либо видела в жизни!

 

 

Предыдущая глава      Продолжение

 

 

Главная страница Горячие новости Авторы Непутевые заметки

Непутевые заметки 2 Форум Интересные ссылки Гостевая книга

Библиотека Lovebooks